Всегда в движении: Марина Ким

У вас весьма игривая манера вести инстаграм, некоторых своих подписчиков вы эпатируете какой-нибудь откровенной фотографией в купальнике. Зачем вы это делаете?
Больше нельзя работать на телике и быть просто вещателем, диктором, как в Советском Союзе: ты сказал — и тишина. Мы живем в таком мире, когда в соцсетях все тебе выскажут и ответят. Поэтому ты уже не можешь прятаться за образом, маской. И моя позиция — что сейчас нужно быть ровно тем, кто ты есть. А я не только журналист, я еще и красивая женщина и не собираюсь этого стесняться. У нас до сих пор есть какое-то ортодоксальное отношение к женщине с экрана, она не женщина, она идеал, бюст, что угодно, но явно не живое. Я считаю, что нельзя стесняться своего тела, себя, своей сути. Окей, я работаю в серьезной программе, но если я на пляже, то в чем я должна быть, в шубе? 

Говорят, вы сами себе имиджмейкер.
Мне в неделю нужно примерно пять луков, как вечерних, так и в эфир. Это и «Большая игра», и ток-шоу, и «Доброе утро», которое я продолжаю вести, и многочисленные концерты — День ВМФ, День российского флага, концерт в Кремле. Держать все это в голове сложно. Я люблю одеваться, но когда это все нужно в режиме «немедленно» и еще надо все время что-то утверждать… К счастью, у меня есть прекрасный постоянный стилист, и недавно она мне сказала: Марина, с тобой нельзя иметь дело — все проговорили, подобрали, а ты просыпаешься с другой ноги и все переделываешь. Я за собой этого не замечала. А потом поняла, я действительно перед эфиром пребываю в самых разных состояниях и про что-то легко могу сказать: я не могу сейчас это надеть. А для стилиста это катастрофа. Поэтому я обычно несу с собой на какие-то ответственные мероприятия по два платья, по два пиджака на выбор. В программе надо кучу вещей параллельно держать в голове, и здесь важно, чтобы было комфортно, ничего не отвлекало. А когда я думаю все время, что надо поправить юбку и втянуть живот, то это может серьезно отразиться на моем поведении в эфире. 

А если вы для себя покупаете одежду, то какую?
Очень разную. Этим я все время возмущаю своего стилиста. Она мне говорит: ты уже состоявшаяся «дорогая» женщина, надо выбирать определенные марки, придерживаться стиля. Но для «Большой игры» у меня одни пиджаки. В прошлом году шоу было ежедневное и каждый день — пиджак. Я их уже просто видеть не могла. Поэтому в жизни меня так и подмывает уйти в какой-нибудь панк, мне нравится спортивный, немножко даже тинейджерский стиль, как у Хейли Бибер: велосипедки, оверсайз-худи, свитшоты, рубашки, шлепки с шортами, голые пупки — я очень все это люблю. Если я иду с детьми в субботу утром в кафе, то надеваю майку и нарочитый спортивный костюм. Мне очень нравятся яркие цвета: розовый, салатовый, неоновый…

Насчет детей — вы испытываете чувство вины, что из-за работы редко их видите?
Нет, я его сразу в себе поборола. Детям всегда мало. Общение с ними — это неконтролируемый процесс, ты можешь только сама его контролировать. Мне надо идти на работу — все. Они скучают, конечно. А что делать? Я не могу под них изменить свою жизнь. Сначала, когда они появились, стали для меня полным сбоем координат. Я долго не понимала, как сделать так, чтобы это мне не мешало. Потому что работать, имея детей, очень тяжело. Я смогла все организовать, выработала для себя определенную схему, но и она периодически сбивается. Не все могут позволить себе сидеть дома. 

А я просто физически, ментально на это не способна. Мне важно быть в активной фазе. Но я пытаюсь взять не количеством, а качеством. То время, что с ними провожу, я стараюсь сделать максимально приятным и полезным и для меня, и для них. 

И как вы проводите обычно время?
Лучше всего поездки. Если есть свободный день или два, можно куда-то уехать. Сказки я не читаю, сразу умираю со скуки. Мы просто общаемся, что-то делаем вместе, идем в кафе, магазин. 

Как часто вы выходите из себя?
Ой, в последнее время очень. Я, может быть, по своим карьерным достижениям выгляжу как зрелый человек, много чего выдерживаю и могу, но в жизненном плане у меня абсолютно подростковый склад характера. 

 

Вы как-то изменились после рождения детей?
Я стала больше ощущать время, чувствовать, что оно заканчивается. Появились мысли, что надо максимально успеть сделать что-то сейчас. Я по природе своей очень нетерпеливая, а с детьми надо все время ждать — и это было невыносимо. Может быть, дети как раз хоть чуть-чуть, но дали мне этот запас терпения, которого у меня не было вообще. А насчет остального — я все такая же по-подростковому упрямая, несогласная и неусидчивая.

Что для вас идеальные отношения с мужчиной?
Я, слава богу, пришла к пониманию, что их не бывает. Семейную жизнь я пока не понимаю и не планирую. И не вижу проблемы в том, что нужно дополнить семью, чтобы у девочек был отец. В разное время мне были нужны разные вещи от мужчины. Сначала чувства, потом творческий союз, был этап, когда я нуждалась в отеческой заботе, поддержке. 

И на каком этапе вы сейчас находитесь?
Теперь мне очень важно, чтобы у меня сложились партнерские отношения с мужчиной. Я не могу надолго из своей сферы выпадать и хочу, чтобы мы были на равных в понимании, сколько вместе времени проводим, как мы его распределяем. Сколько мы оба можем уделить нашему союзу, отношениям, чему угодно, и чтобы у нас это понимание совпало. Я много чего прошла, не хочу, чтобы в моей жизни появился человек, который бы изменил все — работу, меня саму. 

Построить отношения, когда вы оба все время заняты, — непростая задача.
Мне карьера всегда была важнее личной жизни. О чем я всем своим партнерам сразу сообщаю. Единственные, кому я не могу это сказать, —  дети. Но они уже сами по умолчанию это поняли и «забили» на меня. Я работаю в такой среде, где требуется быть постоянно онлайн, на связи. Это не я, весь современный мир так живет. Но меня еще и профессия обязывает. Надо понимать, что на современном телевидении выживают реально только монстры. Люди, которые умеют работать даже во сне. Если я устаю, то просто назначаю себе еще больше работы.

А чего вам сейчас в личной жизни не хватает?
В качестве эксперимента я бы попробовала вместе с мужчиной добиться какой-то поставленной цели. Найти совместный захватывающий проект. У меня этого никогда не было, не получалось. Это может быть любая цель — необязательно материальная, даже дети могут быть. Но надеюсь, что не ипотека. (Смеется.) Чаще всего у меня есть своя цель и она для меня главная, а вот так, чтобы они сов­пали… Мне самой любопытно, готова ли я к этому? 

Вы часто экспериментируете в работе?
Да, мне иногда хочется большей самостоятельности, раздвинуть границы формата. На работе я все время всех мучаю какими-то своими идеями. Люди это ненавидят. Потому что для этого нужно всех через колено убедить, что так будет лучше. Из десяти раз мне это удается один, а в остальные девять я получаю за это по башке. Думаю, если мне это доставляет удовольствие, то и зрителю тоже, но это неточно. Моя работа — прямые эфиры, но если все начинает происходить чинно, мирно и благородно, то это смерть. В моей профессии глаз должен гореть. Должны быть драйв, вспышка, энергия. Пусть даже что-то не получилось, главное, что мы попробовали, мы не стоим на месте. Я всегда хочу быть в движении. И поэтому у меня проблемы с релаксом, с отдыхом. 

Как же вы поддерживаете себя?
Слава моим родителям и корейским генам, я пока не жалуюсь. Даже после двух родов. Не шучу, это просто заложено во мне, у моей бабушки было шестеро детей, и это только те, кто выжил. В случае с моими детьми все это каждый раз случалось само собой. В 27 лет я реально думала, что бесплодна. Переживала, а потом полностью ушла в работу. И бамс — я беременна. Потом опять погрузилась в дела. Второй раз — еще более неожиданно. Я и поняла, что это вещи, которые происходят помимо меня, я ничего с этим поделать не могу. А так я не принимаю ничего, даже витамины. Я пробовала, но это ведь надо не забывать их пить. У меня просто есть внутреннее ощущение, что организм должен сам восстанавливаться. Может, это и заблуждение. 

Что способно заставить вас расслабиться?
Дорога — только она меня расслабляет. Очень люблю ехать в поезде, в машине — просто чтобы меня куда-то везли. Стук колес, дорожные ухабы. Мне важно не приехать, а сам процесс. Я это связываю с моими родственниками, которые все время меняли места обитания: из Кореи — в царскую Россию, потом насильное переселение из Владивостока в Казахстан. И вот это ощущение дороги меня очень интригует. Мне всегда кажется, что где-то будет еще лучше. Уверена, что это чувство у меня от корейских предков. 

Какие еще черты азиатского народа у вас присутствуют?
Упорство и сентиментальность…

Мстительность?
Да, ужасно. Обидчивость еще. Но на самом деле трудолюбие. Мои корейские родственники, которых сослали в казахские степи, а потом они осели на Северном Кавказе, выращивали лук, бахчу — дыни, арбузы. И это все в пять утра на палящем солнце, пололи вручную — поднимали советские совхозы. Я немного знаю, что это такое, меня в детстве брали с собой на работы. Самое жуткое — это полоть: огромные грядки с арбузами, и ты должен выщипать все вот эти «заусенцы», все, что не относится к нужной культуре. Это такая мелкая работа, на которой любой другой человек уже умер бы. Но мои родственники-корейцы выживали, потому что понимали: если они остановятся, умрут их дети и весь их род. Они ели землю и выжили, сделав так, чтобы моему поколению было уже как-то полегче жить. Когда я встаю в 3:30 в преддверии «Доброго утра», мне хочется проклясть все на свете — планету, землю, всех окружающих людей (я не очень добренькая), а после эфира такое состояние, как будто ты выпил три литра водки. Но все меняется, когда я вспоминаю, что им было гораздо хуже.

Вы часто бываете довольны собой по работе?
У меня есть тактические цели, а есть стратегические. Последние мне даются сложнее в силу их протяженности. Но зато их достижение — максимальный экстаз. Например, в прошлом году в Венесуэле сложилась непростая ситуация, у страны оказалось два президента: Мадуро и Гуайдо, которого поддержали американцы и полмира. У этой страны и так самый высокий криминальный статус, а тогда там вообще началось что-то наподобие гражданской войны. Во время моей поездки там случился блэк­аут, это когда вырубается все электричество, не на несколько часов, а на пять дней. В реанимации гибнут люди, в роддомах — дети, аппараты жизнедеятельности отключены. Машины стоят друг на друге, пробки, аварии, светофоры не работают. В гостинице лифт не работает, и ты на 20-й этаж поднимаешься сама. Отключается мобильная связь, интернет. Улететь невозможно, в аэропорту давка. Полный коллапс. Задача передо мной стояла невозможная — взять интервью сразу у обоих президентов. И — выжить. За Гуайдо велась охота всеми спецслужбами Мадуро, он передвигался по Каракасу как невидимка, никто не знал, где он появится. Мы договаривались с ним об интервью в одном отеле, на террасе, но мои охранники сказали: нельзя — место простреливается. Мы встретились в стенах парламента, но пошел со мной только один охранник, переоделся в штатское, взял ствол, переводчик вообще отказался. Я задавала Гуайдо вопросы на английском, он отвечал на испанском, а я знаю чуть-чуть французский и отчасти его понимала, догадывалась, о чем он говорит. В итоге мне все удалось, это был прорыв. Ни одна страна, кроме нашей, не дала в одном эфире разговор с обоими лидерами. 

Готовы это повторить?
В любой момент.